Необоснованные претензии - Страница 36

— Вы так и сказали в суде.

— Ну, уж это-то по крайней мере было правдой. Он говорил так, будто соглашался, что погода ужасная — ни больше, ни меньше.

— Расскажите об остальных ваших пациентах. Он так и сделал. Хотя Элизабет и слушала его с широко раскрытыми глазами, она все-таки заподозрила, что он импровизирует — и очень искусно.

— ..и, видите ли, дочь продолжала громко жаловаться, что на нее напал отчим и приставал к ней с определенными намерениями. Самое интересное, что ее отчим был импотентом уже много лет. Оказалось, что дочь пыталась таким образом защитить мать от злобных сплетен. В их загородном клубе посмеивались над ним, а мать очень переживала. Обвинив своего отчима в сексуальных домогательствах, дочь наивно пыталась доказать, что он был кое на что способен в постели.

— И что же вы предприняли на этот раз?

— В конце концов мы нашли решение. Я отыскал хирурга, способного помочь парню, и теперь, похоже, отчим и вправду охотится за девочкой.

Кристиан слышал смех Элизабет и чувствовал, как ее очарование струится как бы сквозь него, согревая. Медленно он поставил кофейную чашку.

— Полагаю, Элизабет, вы достаточно наслушались моих профессиональных историй.

— Не знаю, — ответила она, глядя ему прямо в лицо. — Согласитесь, что иногда уклончивость — необходимое условие спасения души и рассудка.

— Верно, но вы ведь хотите знать, не так ли?

— Да, хочу.

— О, да в сущности все очень просто. Я знаю, что вы не убивали своего мужа.

Слова были произнесены с такой искренностью, с такой простотой, что с минуту она могла только смотреть на него.

— Но как вы можете быть настолько уверены? Он неторопливо закурил трубку.

— Я слышал все концерты, которые вы когда-либо давали. Вы творите, интерпретируете, порождаете красоту и чувства. Вы живете своей внутренней жизнью и, будь ваша воля, так и прожили бы свою жизнь, обратив свой взор внутрь себя. Я не верю, что люди когда-нибудь имели для вас значение, что они когда-нибудь затрагивали глубинную внутреннюю сторону вашей натуры до такой степени, чтобы вызвать в вас ненависть столь сильную, чтобы это могло закончиться убийством. Вы никого не смогли бы убить — для вас это было бы бессмысленным актом. По правде говоря, я готов держать пари, что вы не смогли бы заставить себя и паука убить.

На минуту он замолчал, посасывая трубку, но не услышал ее ответ.

— Видите ли, — продолжал он мягко, — вам даже непонятна идея покушения на чужую жизнь. Она вам столь же чужда, как мне мысль о том, чтобы снять одежду и попытаться изнасиловать женщину-ассистента.

Элизабет изучала свою кофейную чашку.

— Вы заставляете меня ощущать себя каким-то бесчувственным созданием, убившим в себе человечность ради искусства, так, будто в моих генах есть нечто, сделавшее меня странной, иной, отличной от других.

— Конечно, иной. Чтобы достичь совершенства в любой области, нужна огромная концентрация внутренних сил и еще напористость. Поэтому некоторые стороны нормального человеческого развития и не могли в вас проявиться. Для них не осталось места. Я думаю, что, даже будучи подростком, вы не испытали тех ужасных судорожных порывов, которые юные девушки испытывают к противоположному полу. Она улыбнулась.

— Ну, по правде говоря, кое-что было. Однако воля моего отца была сильнее влияния гормонов. Я думаю, он убедил меня, что здоровая доза презрения — единственный достойный ответ юным искателям.

— Так вот почему вы вышли замуж за Тимоти Карлтона! Искали в нем некое подобие сильной личности отца?

Он заметил, что она отшатнулась, и быстро сказал:

— Простите. Я вовсе не собирался проявлять нескромность и излишнее любопытство. Думаю, сработала профессиональная привычка: психоаналитик всегда пытается узнать о людях как можно больше, чтобы понимать их лучше. Гены въедливости. Думаю, вы могли бы назвать их по своей доброте. Но иногда это похоже на несносное любопытство.

— Нет, все верно. Возможно, вы правы. Собственно, я никогда не пыталась проанализировать, почему я вышла замуж за Тимоти. Во всяком случае, не по молодой наивности, это уж точно, девчонкой я уже не была. Так что не в незрелости дело. Я и сейчас не могу ответить: почему? — Она опустила глаза в надежде, что он не заметит по ним, что она лжет. Никогда никому она не признается, почему вышла за Тимоти.

Кристиан спокойно набивал трубку — отец всегда называл это “ритуалом успокоения”.

— Вам это помогает собраться с мыслями?

— Что? Ах, трубка! Вероятно, да, вполне вероятно.

— Послушайте, доктор, а ведь вы не уверены, что я не убивала своего мужа. Вы произносили слова, звучащие удивительно логично, и все же это были только слова. Никто не знает, что заставляет человека совершать те или иные поступки, в том числе — насилие. На процессе говорилось, что на орудии убийства нашли отпечатки моих пальцев, и предполагалось, что у меня есть мотив.

— То есть желание стать богатой наследницей?

— Да, и, конечно, желание освободиться от омерзительного брака со стариком.

— Вы никогда бы не совершили такой глупости.

— Глупости? Вы имеете в виду отпечатки пальцев на дурацком серебряном ноже для колки льда? Или то, что у меня не было алиби на то время, когда Тимоти убили?

— Чем вы занимались в тот вечер?

— Да просто гуляла в Сентрал-парке, приглашая воришек совершить на меня нападение, но никто не покусился на мой кошелек — к счастью или к несчастью, — все зависит от того, как посмотреть.

— Я слышал, что вам следовало быть на каком-то благотворительном вечере?