Необоснованные претензии - Страница 12

На следующий день Элизабет послушно позвонила в Нью-Йорк Роду.

— Где вы остановились? — спрашивал он снова и снова, потому что их голоса, искаженные аппаратурой, звучали неразборчиво.

Она рассказала ему, где остановилась и почему, — и в ответ услышала сдержанный рык:

— Думаю, это все проделки Малье, уж я позабочусь о маленьком негодяе.

"Так и есть, мелкий чиновник”, — подумала Элизабет, но не почувствовала к нему ни малейшей жалости. Род не менее трех раз просил ее радоваться жизни и отдыхать, и наконец Элизабет повесила трубку. На лице ее играла легкая улыбка.

Она три дня бродила по Парижу, прежде чем позвонить Клоду и Марте. Ее пригласили обедать на следующий же день. Теперь Элизабет уже была готова повидаться с ними. У Клода были короткие пальцы, похожие на сосиски, и Элизабет всегда удивляло, что эти так неартистично выглядевшие пальцы столь искусно ласкали клавиши фортепьяно. И фигура его была короткой и приземистой, под стать пальцам. Сейчас ему было за шестьдесят, и густые волосы, составляя контраст с угольно-черными глазами, стали совершенно белыми. Его благообразный облик менялся только, когда он распекал длинную череду кретинов — так он любовно называл своих учеников, включая и Элизабет. Марта Буше, такая же круглая, как Клод, была выше и мощным сложением напоминала футболиста, как однажды заметил Тимоти. Ее отличала грубоватая манера выражаться, но глаза светились бесконечной добротой.

Дом Буше стоял возле Булонского леса, в стороне от дороги, в окружении толстых кленов. Элизабет собиралась на встречу с ними, волнуясь и моля Бога о том, чтобы они не заговорили о судебном процессе. Ее мысли снова обратились к Кристиану Хантеру: чего он все-таки добивался? Но на этот вопрос мог ответить только он сам.

Двухэтажный кирпичный домик сверкал огнями, а вокруг него было припарковано не меньше дюжины машин. “О нет”, — подумала Элизабет, но ей не удалось ускользнуть — сама Марта, одетая в черное шелковое платье, похожее на колокол, появилась в снопе света в проеме парадной двери и окликнула ее.

Элизабет расплатилась с шофером такси и через минуту оказалась прижатой к обширной груди Марты. На нее полились нежные слова на французском языке, а объятия были столь страстными, что ребра Элизабет затрещали.

— Небольшой вечер в вашу честь, — ответила Марта, похлопав ее по щеке, и втащила в дом, где она тут же попала в объятия Клода, наконец ее выпустили, и перед ее глазами предстала гостиная, полная людей.

— Не волнуйтесь, моя дорогая, — сказал Клод, заметив ее ужас. — Клянусь, что никто из них вас не побеспокоит. Если они попытаются это сделать, я переломаю их бездарные пальцы или оторву невосприимчивые к музыке уши.

Он рассмеялся, а Элизабет воочию представила эту картину.

— Но музыканты, моя дорогая, особый народ — они далеки от реального мира. Вот если вы зарубите сонату Моцарта, это другое дело!

"Зарубите! Серебряным ножом для колки льда”. Элизабет сделала усилие, чтобы не отшатнуться, потому что Клод смотрел на нее, сияя улыбкой. Она заставила себя улыбнуться в ответ, но это получилось у нее плохо. К вящему удивлению, Клод отрекомендовал ее как мадам Элизабет Ксавье, очень талантливую пианистку из Америки.

Она отметила, что многие ее узнали, и на их лицах читался интерес. Среди гостей были не только французы. Клод гордился тем, что вращался среди “кретинических” талантов, собранных со всего света. Последним ей представили американца, Элизабет поняла, что он американец, раньше, чем он открыл рот.

Ей отчаянно захотелось уйти, но Марта держала ее за руку с убийственной твердостью, и вырваться было невозможно.

— Моя дорогая Элизабет. Это Роуи Чалмерс, банкир из Бостона, поистине светский человек.

Элизабет ожидала, что сейчас же увидит на его лице насмешку и отвращение, тот жадный любопытный взгляд, к которому она все еще не научилась относиться равнодушно, но он только улыбнулся и пожал руку.

— Приятно познакомиться. — Его голос оказался глубоким и низким. — Я слышал, что вы превосходная музыкантша. И потому мне вдвойне приятно.

— Благодарю, — ответила Элизабет все еще настороженно. — Благодарю вас. Что вы здесь делаете, мистер Чалмерс? Вы тоже пианист?

Он был довольно привлекателен, но не более, а когда улыбнулся, отвечая на ее внезапный вопрос, его лицо вспыхнуло обаянием, на щеке проявилась ямочка.

— У меня только один талант, — сказал он, — восхищаться. Хотите стакан шампанского?

Она кивнула. Марта одарила ее еще одной полной сияния улыбкой и предоставила заботам соотечественника, Он принес бокал шампанского и ловко оттеснил с середины комнаты в сторону.

— Пожалуйста, называйте меня Роуи, — сказал он.

Но она не хотела называть его никак. Больше всего ей хотелось удрать.

— Красивое платье. Вы купили его здесь, в Париже?

— Нет. Живанши, как вы, должно быть, знаете, экспортирует свои товары в Нью-Йорк.

Ее бежевое кашемировое платье выглядело несколько консервативно — с высоким воротом и длинной юбкой, но источало элегантность. Тимоти всегда умел распознать элегантность, и, как всегда, именно он настоял, чтобы она его купила.

Элизабет пила маленькими глотками свое шампанское, не сводя глаз с крошечных пузырьков, поднимавшихся на поверхность.

Его низкий глубокий голос ворвался в ее мысли.

— Думаю, что Марта и Клод не сообщили вам заранее, что устраивают маленькую вечеринку в вашу честь.

— Нет, — сказала она.

— Досадное происшествие, но ведь нельзя же скрываться всю жизнь, вы должны понимать.